В фойе Дома культуры Сандовского района Тверской области много афиш самых разных представлений. Сколько всего проектов в арсенале ДК, его директор, режиссер народного театра, заслуженный работник культуры Владимир Финагин сказать не берется. Много. Здесь работает двадцать пять творческих коллективов. Из них пять удостоены звания народного. Далеко не каждый ДК может похвастаться таким их количеством. Но наш разговор выходит за рамки только районной самодеятельности. Он касается культуры вообще и ее состояния в провинции в частности. Причем, разговор начал сам Владимир Алексеевич.
– Вы знаете, я бы сейчас поменял всю эту современную аппаратуру на то счастливое время, когда мы в 80-х годах ездили по району с агитбригадой. Дни культуры на ферме, праздник первой борозды, праздник первой звездочки (комбайнер намолотил первую тысячу тонн зерна) на жатве… . «Для вас мы танцуем, для вас мы поем, всю душу сегодня мы вам отдаем…». Представляете, взрослые мужики плакали. Тогда были добрее люди, проще отношения. За последние два десятка лет мы все это растеряли. Трудовое, нравственное, патриотическое, эстетическое воспитание. Теперь спохватились: молодежь растет не та. Место российских богатырей в их мире заняли заморские супермены. Включаешь молодежную программу, а там сплошь непонятные термины. Чтобы написать детский сценарий, надо неделю сидеть у телевизора. Вот нынешний год объявлен в стране годом культуры. Очень хочется, чтобы что-то изменилось. Потому что действительно все пришло в упадок. Нет, не душой мы оскудели. Приходят в упадок дома культуры, особенно сельские. Когда я сюда приехал, в районе было 19 домов культуры. Осталось семь.
– Владимир Алексеевич, существуют два мнения. Одни утверждают, что культура – это Москва, Питер, Тверь. Другие говорят: нет, культуры держится на провинции. Умрет провинция – умрет и культура.
– Ну, я не знаю… . Молодежь стремится в города, но в городе нет души. Когда мы ездили на Всероссийский конкурс народный театров, было представлено 23 спектакля. Ростов, Омск, Новгород, Псков. Думаю: «Господи, куда я приехал? Ладно, дадут грамоту за участие, и этим буду доволен, заодно актеры мои посмотрят спектакли…». А когда мы взяли Гран-при фестиваля, получили призы за лучшую режиссуру, лучшие мужскую и женскую роли, я задал себе вопрос: почему? И вот после награждения подходит ко мне один из членов жюри и говорит: «В городе мы пьем хлорированную воду. А есть вода из родника. Попил ее, и вспомнил свое детство. Вашим спектаклем вы напоили нас такой водой. Все искренне, не наигранно, совсем другая атмосфера». Город заменил нам мясо на сою, картошку со своего огорода на фастфуды и попкорны.
– В культуре, как и в любом другом творчестве – литературе, живописи, журналистике, можно поднять зрителя до своего уровня, можно опуститься до уровня зрителя, а можно опустить его, как говорят, ниже плинтуса. Вы согласны с этим? И где та красная линия, за которую заходить нельзя?
– Я согласен, есть такие театры, такие коллективы, где со сцены даже звучит мат. И одни зрители специально идут на такие представления («Надо же, они, как и мы, ругаются), другие обескуражены («Ну как так можно?»). Это надо не уважать себя, чтоб смотреть такое. И в то же время мне в ответ говорят: «А вы посмотрите, что идет в телевизоре…».
– Все-таки эта граница, наверное, должна проходить в душе каждого человека?
– Наверное. Хотя я признаюсь, что где-то и сам иду на поводу у зрителя. На 8 марта, к примеру, нужно сделать такую программу, чтобы было юморно, весело, ярко, празднично. Не пойдут на серьезное. Если взять театр, то не очень у нас идут на классику. Я делал драму, и этот спектакль больше пяти раз не пошел. Почему? Люди говорят: «А мы в жизни драм насмотрелись, сюда пришли отдохнуть от проблем, повеселиться, получить позитив».
– Жизнь драматичнее всякой драмы…
– …на комедии идут. Хотя комедии ставить сложнее. Легче заставить людей плакать, чем смеяться. Понимаете, что еще характерно? У людей осталась потребность в общении.
– Это только на селе. В городе порой соседи живут рядом годами и друг друга не знают.
– Да. Так вот, раньше собирались на лавочке у магазинов. Теперь магазины заменили маленькие торговые точки, и люди куда идут? В клуб. Собираются семьями, бабушки напекут пирогов. Не замыкаются в своем доме, в своем пространстве. И очень важно, чтобы в клубы приходила молодежь. А тут выходит закон, который предписывает, чтобы молодежи до 18 лет после 10 вечера в клубах не было.
– Так они в другом месте будут.
– Это страшный закон. Представляете, в деревне летом сенокос, скотина с пастбища поздно приходит. Только вечером и остается свободное время. Ну, не пустят меня в клуб, я пойду в заброшенный дом, в лес, на берег речки пиво пить. А в клубе… . Вот они думают, что я с ними улыбаюсь, шучу, но все они у меня под контролем. Много же таких, которых я называю «неприкаянные души». Они нуждаются в особом внимании со стороны общества. Те же, кто принимает такие законы, видимо, не просчитывают, чем они могут обернуться для провинции. Хорошо, есть понимание у главы. Дело ведь не только в запретах. В стране – и это хорошо – много вкладывается в спорт. Но здоровье духовное не менее, даже более важно, чем здоровье физическое. Пока же на федеральном уровне мы слышим одни декларации. А на голом месте не бывает культуры. На одном энтузиазме далеко не уедешь. Нужны вложения – средства, зарплаты, техническая база. Особенно в сельских домах культуры.
– Все правильно, без денег далеко не уедешь. С другой стороны, государство говорит: зарабатывайте сами. Идет повальная коммерциализация всех сфер, в том числе и культуры. Даже в городах кинотеатры и клубы сдают свои помещения в аренду под торговлю, под свадьбы, другие семейные и корпоративные торжества. В иных клубах пахнет уже не культурой, не картинами, афишами и декорациями, а пригорелым маслом, котлетами и рыбой.
– У нас тоже было кафе. Туда приходили более взрослые люди, кому за 25 и кто на дискотеку уже не пойдет. Но прежде чем пройти в кафе, они брали билет и на дискотеку. Сидели, пили легкое пиво, слушали музыку, иногда танцевали. Кафе закрыли, сказали, что нельзя в учреждениях культуры. Мы этих людей потеряли. Они ушли в другие кафе. Или «на хату».
– Кафе нельзя. А отдавать ДК под свадьбы, похороны?
– У нас этого пока нет, но, возможно, жизнь заставит. В принципе, я согласен сдавать что-то в аренду, но категорически против платной самодеятельности. У нас до сих пор ходят заниматься танцами, пением (вокалом) бесплатно, в любые кружки открыты двери для всех. А в соседних городах за занятия танцами, к примеру, надо заплатить в бухгалтерию ДК 500 рублей в месяц. Если у тебя зарплата пять тысяч, а ребенок хочет петь и танцевать, это в месяц надо тысячу отдать. И ты задумаешься. Вот с этим я не согласен.
– Вы – человек публичный, всегда на виду. Значит, всегда должны вести себя в определенных рамках. Это внутренняя драма всякого публичного человека. Бывает, на душе кошки скребутся, а ты надеваешь улыбку и идешь на сцену. Бывает ведь?
– У меня в кабинете собрана коллекция клоунов. Их более 200 штук. Почему? Клоун это человек-праздник. Вот и я в одном из областных конкурсов взял Гран-при в номинации «Человек-праздник». И очень скоро понял, что этот человек-праздник и составляет мою суть. Я не знаю, почему. Это неповторимо, это, казалось бы, раздвоение личности – на душе тень, а ты улыбаешься. Но ты артист. Начинаешь играть и входишь в роль. И видишь, что ты нужен, а значит, должен и обязан. Но я сам по себе человек очень ранимый, и обидеть меня как дважды два. И опускаются порой руки, и хочется все бросить… .
– Но нужна какая-то разрядка. Дело, хобби, которое могло бы отвлечь.
– Жена Лена находит отдохновение в цветах. Она много их выращивает, и любит покопаться в земле. Для меня развлечение – читать новый сценарий. Я – клубник. Причем, клубник с детства. Бывало, бабушка жаловалась маме: «Вера, ты посмотри, Володька опять вместо школьных клубные книги читает». И если б снова начать жизнь, я бы без колебаний опять выбрал эту профессию. Но честно скажу, боюсь, что завтра будет с культурой?