За последние полвека мир столкнулся с десятками экономических кризисов в разных странах. Что говорит их опыт о перспективах России в 2015 году? Основная угроза не в том, что случится мгновенная катастрофа, а в том, что страна медленно, но неуклонно скатится в «третий мир». Об этом 17 февраля рассказывал профессор Высшей школы экономики Константин Сонин на лекции, организованной лекторием Политехнического музея в культурном центре ЗИЛ. «Русская планета» публикует выступление в сокращенном и обработанном виде.
Шесть лет назад, когда случился предыдущий кризис и меня первый раз позвали выступать, я придумал такую метафору, чтобы избежать обвинений в том, что экономисты такие умные и так много зарабатывают, но промышленное производство при этом падает.
Вот эта метафора. Нет сомнения, что медицина за последнюю сотню лет сильно продвинулась, и врачи сейчас могут лечить такие болезни, которые раньше не могли лечить и диагностировать. Но люди все еще болеют и умирают.
Мою лекцию не надо рассматривать, как источник первичных данных. Я, как и другие экономисты, беру первичные данные у Всемирного банка (ВБ), Международного валютного фонда, Росстата и других подобных организаций.
Вообще, экономисты берут данные из двух типов источников.
Первый аналогичен описанию клинических случаев в медицине — это экономические кейсы. Мы смотрим, что в аналогичной ситуации когда-то находилась экономика США или Венесуэлы или какая-то другая, проводим параллели и пытаемся извлекать какие-то уроки из них.
Стандартное возражение состоит в том, что Венесуэла, Россия, США и другие страны — это совершенно разные вещи. Но, с другой стороны, с той же проблемой сталкивается лечащий врач — больные тоже все разные, но какие–то уроки можно извлекать из похожих историй болезни. Понятно, что при таком анализе навыки экономиста — как и навыки врача — очень важны.
Второй тип — систематические данные. Берем какой-нибудь показатель за 20 лет по всем странам, смотрим среднее и так далее.
Кажется, что у такого типа данных есть преимущество. Но профессиональный экономист понимает: чтобы начать анализировать данные, их сначала придется сильно упростить — в значительной степени устранить содержательные различия между странами, привести их к гомогенному виду.
Это похоже на то, как врач смотрит, что такое же лекарство давали определенному количеству больных. Но как данное лекарство повлияет на его нынешнего больного? Из систематических данных сложно извлечь что-то ценное. Хотя хороший экономист — как и хороший врач — сможет извлечь.
Кризис большой и кризис маленький
Итак, нынешний экономический кризис это наложение двух кризисов. Первый — большой, вялотекущий и представляющий для нас угрозу. Второй — временный, который нам угрозы не несет, но поскольку с ним связан обменный курс, то ему уделяется много внимания.
Обратимся к главному экономическому показателю — валовому внутреннему продукту страны. Если мы посмотрим на график темпов роста российского ВВП за последние четыре года, то увидим, что они падают каждый квартал и по большому счету наша экономика уже с 2012 года находится в стагнации.
Темпы роста экономики, %
Рост ВВП (%) к предыдущему кварталу с исключением сезонного фактора
Источник: Росстат
Измерение ВВП имеет определенную погрешность, поэтому разумно говорить, что темпы роста +0,3% или -0,3% на самом деле не отличаются от нуля. Это значит, что стагнация нашей экономики, о которой заговорили сравнительно недавно, длится уже как минимум три года.
Если мы посмотрим на больший срок — шесть лет, то с 2008-го по 2014 год средние темпы роста составляют около 1% в год, то есть экономика стагнирует уже с 2008 года.
Но эта стагнация не такого же типа, какого была у нас в 70-е годы. Тогда темпы роста советской экономики были все время положительными, а застоем тот период назвали уже потом — из-за того, что мы хоть и росли, но при этом отставали от развитого мира.
Острый кризис в 2014 году в России был вызван санкциями, последовавшими после украинских событий, а потом и падением цен на нефть. Но и без этого мы столкнулись бы со стагнацией. Почему? Чтобы разобраться в этом, вспомним, что Россия — это развивающаяся страна, которая отстает от развитых стран Европы в 1,5-2 раза по многим показателям.
Развивающаяся страна должна расти быстрее развитых — существует такая теория, которая подтверждается практикой. Но мы не растем быстрее. Значит, в нашем случае быстрому росту есть препятствия. Разберемся, какие именно.
Долгосрочное экономическое развитие — жестокая вещь
Следующий слайд о том, какая это жестокая вещь — долгосрочное экономическое развитие.
ВВП на душу населения, $ 1990 года
Источник: Константин Сонин
Я выбрал две страны (Швецию и Аргентину), у которых в начале XX века уровень ВВП на душу населения был одинаковым. Кроме того, у них обеих XX век не был слишком бурным. Так, Аргентина вступила во Вторую мировую войну, но не успела в ней поучаствовать, а Швеция была нейтральной.
В начале XX века люди эмигрировали в Аргентину, что отражено в литературе того времени, а Буэнос-Айрес конкурировал с Парижем в плане культуры.
Но затем весь XX век экономика Аргентины росла темпами около 1% в год в среднем, а Швеция — 2%. Казалось бы, различие между 1% и 2% очень маленькое, но оно привело к тому, что через 100 лет эти страны оказались в двух разных мирах. Аргентина — третий мир, Швеция — первый.
Надо понимать, что если у тебя подушевой ВВП в три раза больше, то это значит не только то, что ты в три раза больше ешь, но и то, что дороги в три раза шире, кожа лучше, здоровье лучше, ты меньше работаешь, и так далее.
При этом нельзя сказать, что в культурном или политическом плане в стране ничего не происходило — была эпоха переворотов, родилась и стала известной в мире великая аргентинская литература, два раза выиграли чемпионат мира по футболу... Поэтому опасность текущего кризиса для России состоит не в том, что у нас будет голод и трупы лошадей на улицах, а в том, что мы пойдем по аргентинскому пути.
Давайте посмотрим на аналогичный график для России.
Реальный национальный доход на душу населения в России и СССР, % (1913 = 100%)
Источник: Great War, Civil War, and Recovery: Russia’s National Income, 1913 to 1928
Я обычно спрашиваю у своих студентов: как вы думаете, на фоне других стран Россия в XX веке — если оставить за скобками всю политику — в экономическом развитии отстала, продвинулась вперед или не изменила своего положения?
На самом деле мы остались там же — как были 30% от США по ВВП на душу населения от США, так и остались. Были на пятом месте по ВВП среди стран мира — а теперь на шестом месте, то есть почти не изменили своего положения.
Были страны, которые отстали, как Аргентина. Были страны, которые совершили сильный скачок вперед, как Япония. Казалось бы, в России в XX веке столько событий произошло, однако с точки зрения экономики ничего не изменилось. Поэтому я и говорю, что долгосрочный экономический рост — жестокая вещь.
На графике видно, что экономика в целом — несмотря на провалы в Гражданскую и Великую отечественную войны, а также в 90-е годы — росла по линии тренда. Если продолжить этот график за пределы 2005 года, то мы дорастем до линии тренда в 2008 году, но не перевалим за нее, потому что в этот момент начнется кризис. Как будто она заколдована, и расти выше этой линии тренда не получится.
Ограничения на Россию — станки и прогресс
Этот тренд берется из двух вещей — накопления капитала и технического прогресса. Что такое накопление капитала? Если у нас есть избыточная рабочая сила, то мы можем ставить дополнительные станки, и в результате производство будет увеличиваться, но в какой-то момент человек уже не сможет работать одновременно на двух станках или на двух тракторах.
С этого момента накопление капитала перестает влиять на экономический рост, и в дело вступит технический прогресс — можно будет улучшать станки, учить человека работать на двух станках одновременно и так далее.
Россия может расти быстрее Европы, потому что у нас производительность труда ниже, то есть, условно говоря, потому что у нас меньше станков на человека, чем в Европе. Мы можем просто ставить дополнительные станки, что даст прирост экономике.
Еще мы можем расти быстрее, потому что можем заимствовать технологии, а не изобретать их. Изобретательство — затратная деятельность.
Например, в Америке постоянно появляются разные сети кофеен. Неудачные разоряются, а удачные побеждают. В итоге после пянадцати лет конкуренции остается, допустим, один Starbucks. Теперь Россия можно не создавать разные сети кофеен, а просто взять за образец Starbucks и, немного адаптировав под наши особенности, сделать «КофеХауз» и «Шоколадницу». Таким образом, затраты на сети, которые не прижились и разорились в Америке, у нас не понесены. В этом экономия и поэтому Россия может расти быстрее.
Однако развивающиеся страны могут расти и медленнее развитых, как Аргентина или нынешняя Россия.
Почему? Из-за плохих общественных институтов. Звучит академически, но на самом деле это очень практическая вещь.
Институты — это то, что защищает от понижения отдачи на капитал. Например, гарантирует, что у тебя не отберут твою фирму или другую собственность.
В СССР в 70-е годы уже были полностью исчерпаны механизмы роста за счет накопления капитала, но при этом не было стимулов для приложения собственных усилий, а также не было механизмов заимствования технологий. Кто молод и не помнит того времени — просто поверьте. А те, кто помнит, знают, какое количество денег тратилось в 80-х годах на закупку станков, как они ставились на предприятия и потом не работали.
Что пошло не так с приватизацией?
В 90-е годы поняли, что нужны хорошие законы и что эти законы должны защищаться правоохранительными органами. Но тогда же встал вопрос: откуда взять хорошие институты (то есть хорошие законы, некоррумпированные суды)?
Идея появилась такая: провести приватизацию, чтобы создать на эти институты какой-то политический спрос. Важно: не было мысли, чтобы стало справедливо. Была другая мысль: если мы раздадим частную собственность, то те, кому мы ее раздадим, станут заинтересованными в том, чтоб их у нее не отняли, а, значит, станут лоббировать свои интересы, поддерживать политиков, которые выступают против коррупции и так далее.
В каком-то смысле эта мысль подтвердилась. Как показывают некоторые исследования, у приватизации оказались положительные экономические следствия — приватизированные предприятия стали работать лучше, хотя улучшение растянулось на десять лет.
Сложность таких исследований вот в чем. Чтобы получить результаты, нужно не только проанализировать данные по 10 тысячам предприятий, но и — что самое трудное — исключить возможность того, что приватизированные предприятия экономически эффективнее не перешедших в частную собственность потому, что изначально приватизировали только самые хорошие предприятия.
Кроме приватизации в 90-е появились выборы, хорошие законы и губернаторы, которые защищали права собственности. Но тогда же развитие остановилось.
Почему? Возможное объяснение состоит в том, что богатые люди защищают свои права, инвестируя в частную защиту прав собственности — нанимая вооруженную охрану, подкупая чиновников, коррумпируя судей. Когда права собственности защищены индивидуально, им не нужны хорошие институты. Тем более если те же самые средства защиты можно использовать для перераспределения собственности. Если политическая система перекошена в пользу богатых, то плохо защищенные права собственности могут стать долгосрочным равновесием (другими словами, если при этом богатые контролируют политику, то плохо защищенные собственность в стране — это надолго. — РП).
Догнать Южную Корею
В результате, за последние 15 лет — с 1996 года — качество российских институтов, измеряемое Всемирным банком — не улучшилось. В работе, опубликованной в 2010 году, экономисты Сергей Гуриев и Екатерина Журавская наложили друг на друга графики экономического развития Южной Кореи и России. Правда, данные по Корее сдвинуты на 11 лет вперед. Поскольку Корея экономически более развита, чем Россия, то она опережает нас.
Подушевой ВВП с учетом паритета покупательной способности, $
Источник: Why Russia is Not South Korea
Перегиб, который мы видим на графике: для Кореи — это азиатский кризис 1997 года, а для нас — кризис 2008—2009 годов. Данные для Кореи с 2011 года были, естественно, известны, а для России — предположены.
Статья, напомню, опубликованная в 2010 году, заканчивалась вопросом — сможет ли Россия дальше развиваться такими же темпами, как Южная Корея? В 2010 году качество институтов в России (по данным Всемирного банка) было хуже, чем в Южной Корее одиннадцатью годами ранее. Поэтому прогноз авторов статьи — нет, Россия не сможет. Так и оказалось. Красные точки на графике — это фактические данные по России за 2010—2014 годы.
Откуда берутся хорошие институты?
Они могут быть следствием устойчивой демократии, но это не единственная возможность. Они могут появиться как результат длительного руководства институционализированной партии. Это подтверждает пример Мексики, где одна партия правила в 1930-2000 годах, и Китая с его «коммунистической партией 2.0», но, с другой стороны, правление коммунистов в Советском Союзе и странах Восточной Европе ни к чему хорошему не привело.
«Персоналистские» режимы точно не создадут хорошие институты. Примеры современных России, Казахстана, Белоруссии и Узбекистана это подтверждают.
Кризис, нефть и геополитика
В 2008 году, согласно опросу ВБ, из-за кризиса 40% россиян сократили потребление базовых товаров. Подчеркну, что 40% отказались от базовых товаров (в Европе — 10%), а не еще от одной поездки в Лондон. Поэтому представление о кризисе, как о малозначительном — не верно. Он сильно ударил по населению. В 2008 году в России выросло потребление только одного базового товара. Угадайте какого.
Фото: Сергей Савостьянов / ТАСС
Так почему же кризис 2008 года завершился для нас не катастрофой, а только стагнацией? Причина в том, что цены на нефть выросли. Я мужественно не включил ни одного графика с ценами на нефть в свою презентацию, хотя сейчас о них все говорят. Конечно, нефтяные цены играют очень важную роль, но нужно понимать, что кризис у нас долгосрочный, он начался не из-за удешевления нефти и угрожает аргентинским сценарием развития.
После падения в 2008 году нефть снова стала дорожать, но высокие сырьевые цены в России транслировались не в рост экономики, а в рост долгов госбанков и госкомпаний. Так что ни решение украинской проблемы, ни подорожание нефти не повлияют на течение долгосрочного кризиса.
В 2014 году неожиданно выяснилось, что российская экономика очень устойчива к внешним воздействиям. Если в 2008 году кризис привел к большому падению экономики, то теперь такого нет — только стагнация. Но остается риск того, что мы пойдем по аргентинскому пути.